Дмитрий едва сдержал улыбку. Сказать, что Максим нетипичный подросток – это ничего не сказать.

– Послушай, – стараясь изгнать из своего голоса педагогические нотки, начал он. – Я тебя понимаю. Но уверен ли ты, что такими вот демаршами сможешь изменить ситуацию? Ну, приедешь ты к бабушке. Она, кстати, знает, что ты едешь?

– Нет, – сознался Максим. – У них там до сих пор телефон не провели. Она же на окраине живёт, в деревянном доме. Считается, что город, но на самом деле это посёлок.

– Ну вот, – кивнул Дмитрий. – Значит, когда ты внезапно к ней заявишься, она испугается, перенервничает. Пожилой человек всё-таки, надо бы поаккуратнее. У меня вон тёща, когда с Сашкой беда случилась, тоже слегла. Сердце… Ну хорошо, допустим, с этим всё будет в порядке. Но вот мама… она, кстати, в курсе, куда ты собрался?

– Я ей записку оставил. Она сегодня очень рано ушла на работу. У неё ж выходные – самое горячее время.

– Ну вот вернётся она, прочтёт записку – и что? Огорчится – несомненно. Поедет за тобой – и ёжику понятно. Но вот отменит ли она своё решение? Наверняка это не от неё одной зависит, она, быть может, уже сделала какие-то шаги…

– Да какие там шаги! – дёрнул плечом Максим. – Всего ж два дня прошло. Ещё не поздно передумать. Она хотя бы поймёт, насколько это для меня серьёзно. Я ж никогда раньше так не делал. Вы, наверное, скажете, что это шантаж? Может, и шантаж. А если другого пути нет? Я весь день вчера её убеждал. Но она, по-моему, думает, что я ещё маленький, что это типичная детская реакция. Что через пару дней я успокоюсь, смирюсь. А я ведь не успокоюсь! Ну нельзя мне уезжать из Москвы, понимаете? Ну, есть причины! – выпалил он.

Народ в тамбуре не обращал на них ни малейшего внимания. Да и шумно было. Электричка уже тряслась, отъезжая от вокзала, кончились перроны, потянулись запасные пути, серебристые ангары багажных складов.

Дмитрий догадывался о неназванных причинах. Четырнадцать. Возраст первой любви. И не дай Бог убеждать мальчика, будто всё перемелется и лет через десять он с улыбкой вспомнит свои нынешние терзания. Только разрушишь хрупкий, неустойчивый контакт.

– Мужчины, мороженого не желаете? – из соседнего вагона впёрлась в тамбур необъятных размеров бабища с таких же габаритов сумкой. – Пломбир, вафельные рожки, стаканчики. Эскимо, «Ленинградское»…

Дмитрий потянулся за кошельком.

– Спасибо, но мы сегодня не в настроении, – опередил его Максим. – Извините.

Видимо, такого тётке за всю её торговую карьеру слышать не доводилось. Во всяком случае, от четырнадцатилетних мальчишек. Изумлённо качнув копной крашеных волос, она стремительно ввинтилась в вагон. Как это ей удалось, Дмитрий рационально объяснить себе не мог. Может, тоже Иная? – мысленно улыбнулся он.

– Ну что я могу сказать? – протянул Дмитрий. – Каждый из вас по-своему прав, и ты, и мама. Тут нет какой-то единой правды. А значит, надо искать какой-то… какой-то общий знаменатель.

– Это вам не дроби, – хмуро возразил Максим. – Тут ведь одно из двух, или мы уезжаем, или остаёмся. И решать сейчас нужно, в ближайшие дни. Потому что потом это место уже займут. Мне бы хоть неделю продержаться… – доверительно прошептал он.

– Максим, а ты подумал вот о чём? Ну, настоишь ты на своём, останетесь вы в Москве, мама подчинится твоей воле… Но вот какие после этого будут отношения? Вы сможете доверять друг другу, как и раньше? – Дмитрию не хотелось читать мораль, но он понимал, что сказать это необходимо. – Ты сам произнёс слово «шантаж». Так вот, шантаж всегда бьёт по обоим. И шантажист подчас страдает ничуть не меньше. Тебе настолько надо остаться? Даже такой ценой?

– Вот и он так же говорил… – шмыгнул носом Максим. – Слово в слово.

– Это ты о ком?

– Ну, понимаете… – смутился Максим. – Есть у меня один друг. Он тоже взрослый, даже старше вас. Я ему вчера вот это всё рассказал. Я думал, он поможет как-то. Убедит маму… или ещё как-нибудь иначе. А он говорит: это жизнь, ничего тут не изменишь, ты должен заботиться о маме, а Питер – это не дикое болото, там тоже можно жить, там тоже люди есть… В общем, без толку, – сказал он со взрослой горечью в голосе.

– А что это за взрослый друг? – хмыкнул Дмитрий. – Мамин знакомый?

– Да нет! – махнул рукой Максим. – Мой. А, ладно… Чего уж теперь говорить!

Он отвернулся к пыльному окошку в дверце, перечёркнутому тремя стальными прутьями. И Дмитрий понял, что всё равно больше, чем сказал, Максим уже не скажет. И если ломиться в его душу, требуя откровенности – тебя пошлют. Мягко, интеллигентно, как из всех сверстников Максима умеет только он. Как вчера он послал своего загадочного взрослого друга.

– Слушай, – решил сменить пластинку Дмитрий, – а ты раньше один к бабушке ездил? Ты там не заблудишься?

Максим, не поворачиваясь, характерно пожал плечами – встопорщилась и вновь разгладилась джинсовая куртка.

– Ну, найду, наверное. Раньше мы только с мамой ездили и с дядей Серёжей, её братом. Но у меня адрес записан. Если забуду, как там ориентироваться, спрошу у кого-нибудь.

Так, присвистнул Дмитрий. Интересное кино.

– А ты вообще в городе ориентируешься нормально? – спросил он осторожно.

Максим ощутимо замялся.

– Ну… так себе. Я очень невнимательный, я отвлекаюсь всё время, могу зачитаться и остановку свою проехать. Меня мама только с этого года начала одного отпускать, если далеко куда надо. Но тут уж я не проеду, Александров – конечная.

Дмитрий лишь головой покачал. Перспектива складывалась невесёлая. Мальчишка, выходит, и в Москве-то ориентируется с трудом, а тут Александров, почти незнакомый город. Сойдёт не там, спросит не того, столкнётся не с теми…

В памяти услужливо возникла картинка – Люда Беляева, брошенная в гнилом заплёванном подвале. Тонкие бледные руки, стянутые чёрной змеёй электрического кабеля.

– Ещё вопрос, – тронул он Максима за плечо. – У тебя паспорт с собой есть? Ты уже успел получить?

– Когда? – вздохнул Максим. – Мне же четырнадцать только летом исполнилось, я на даче был, у дяди Серёжи. Мама только недавно нужные бумажки собрала, ещё в паспортный стол не сходила. – А что?

– А то, – сухо разъяснил Дмитрий, – что первый же милицейский патруль может тебя остановить и потребовать документы. А раз нет, значит, в отделение доставят и будут твою личность выяснять. А это, при некотором желании, можно делать очень долго. Мне с такими случаями приходилось сталкиваться, ещё когда в массовой школе работал. Уж поверь мне, весьма противное приключение.

– Да кто меня остановит? – вяло отмахнулся Максим. – Кому я нужен? Что я, на уголовника похож?

Дмитрий не стал отвечать. Всё тут было понятно.

Никак нельзя отпускать мальчишку одного! Обязательно ведь случится какая-нибудь пакость. Такой неприспособленный к грубой жизненной прозе… да ещё в таком взвинченном состоянии. Не надо быть Иным, чтобы ощутить сгустившуюся над ним опасность. Липкое бесцветное облачко над головой. Готовое в самый неожиданный момент разразиться молнией беды.

Он передёрнул плечами, отгоняя видение. Что, опять? Опять начались «иные» штучки? Как тогда, с Людой?

Дмитрий беззвучно прошептал молитву, но облачко никуда не делось. И немудрено – успел ведь убедиться, что молитва на это действует как и на электричество. То есть никак.

– Вот что, дорогой. Скажи, а ты очень в Александров торопишься?

– Да я не знаю… – удивился Максим. – Мне главное бабушку дома застать, а то вдруг она на рынок уйдёт или ещё куда-нибудь. А что?

– Да вот мысль у меня возникла, – вдохновенно начал Дмитрий. – Что, если ты со мной в Лавру съездишь? Ты ведь раньше в ней не бывал? Поверь, там очень интересно. Не только верующему. Древняя архитектура, музей народных промыслов. Погуляем там. А потом, если ты всё-таки захочешь ехать в Александров, я тебя провожу. Времени у меня полно, жена в больнице, с Сашкой сидит, дома никого.

Максим задумался. Видно было, что ехать одному в Александров ему было слегка страшновато. А может, просто тоскливо.